Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]
— Не ломал я ей руку! Врезал я раз тому типу, он и сшиб бабулю, а та возьми и выпади из автобуса, — стал оправдываться Великанов.
— Принцип домино! — определил Кузин.
— В домино я играю! — обрадовался Великанов.
— Вот и вспомни принцип домино!
— Принципов там никаких нету. На интерес можно. А на принцип не играл! — не поверил Великанов, но на всякий случай добавил: — А что за принцип?
— Выстроишь костяшки домино друг за другом, а потом толкаешь одну, крайнюю, а падают все.
— А, вспомнил! — обрадовался своей памяти Великанов. — По ящику показывали: один финн чуть ли не на километр выстроил, да так фигуристо…
Кузин закрыл книгу и отложил в сторону. Раз пошел треп, все равно читать не дадут.
— Все время, свободное от ударной работы, профсобраний, а главное, водки, посвящал телевизору? — поддел Рудин.
— Да!
— Телеман! — улыбнулся Кузин.
— Не ругайся! — предупредил Великанов. — Все же ты не прав!
— В чем? — удивился Кузин.
— Принцип не домино, а скорее бильярда: правой рукой кием я послал шар — ругателя, он ударил другой шар — бабусю, и она влетела в лузу — дверь… Вернее, вылетела.
— Тогда тебя надо судить за намеренное причинение ущерба здоровью бабуси, — строго заметил Кузин.
— Но я же не хотел, — опять стал оправдываться Великанов.
— Тогда принцип домино, а не бильярда, ибо в бильярде ты сознательно посылаешь один шар на другой.
— Нехай будет принцип домино, — согласился Великанов, — если за него меньше дадут.
— Меньше! Гарантирую! — утешил Кузин.
— Можно, — обрадовался Великанов своему внезапному открытию, — я использую твой принцип домино в суде?
— Можно, можно! — разрешил Кузин. — Гонорар за открытие перечислишь в общероссийский фонд «Антиспид»… Тоскливо мне что-то! Скорее бы обед принесли.
Кобрик отвлекся от созерцания выражения лица Григорьева, все еще занятого чтением, вернее, уже изучением его обвиниловки, и сказал:
— А меня уже покормили внизу.
Кузин обрадовался новому собеседнику и прилип к нему.
— А что у нас сегодня на обед? Из какого ресторана? — пошутил он.
— Салат из помидор, борщ украинский со сметаной, лангет натуральный с жареным картофелем и с зеленым горошком. На десерт кофе по-восточному…
Григорьев, не отрывая глаз от обвиниловки, зашипел Кобрику на ухо:
— Глохни, салага! За стукача будут держать! Опустят!
Кузин засмеялся перечислению Кобрика.
— Чувство юмора у тебя еще не атрофировалось, чувствуется, что с воли только пришел. А у меня уже эти воспоминания вызывают не смех, а слезы…
— Балаболка! — определил «статус кво» Кобрика Григорьев. — Будешь нам на ночь байки травить.
Он один воспринял слова Кобрика всерьез, поверил, что действительно того так и кормили, как он перечислял.
«Его наивность близка к кретинизму и идиотизму! — подумал Григорьев. — Неужели жизнь впервые стукнула его по физиономии?»
— Странная у тебя обвиниловка! — сказал он Кобрику, возвращая документ. — Им зачем-то ты нужен здесь, в камере.
— Кому — им? — не понял Кобрик.
— Не знаю! — честно признался Григорьев. — Но что не милиции и не ГАИ, точно. Обычно по таким преступлениям до суда не задерживают. Ты хоть обвиниловку свою читал?
— Нет! — сознался Кобрик. — Не успел.
— Чудило! А пару «висяков» берешь на себя. «Двоих замочил»! — передразнил он Кобрика.
— Мне так гаишник сказал! — оправдывался Кобрик.
— Эти-то любят по фене ботать! А ты, что не понимаешь, не повторяй! Не маленький… А тебе зачем, Сергей Сергеевич, обед? Ты затарен под завязку! Дачку приканали, ларек получил — в три горла хлебать, не нахлебаешься.
— Надо привыкать к этой пище! — грустно ответил Кузин. — Через день суд. Первую посылку получу ой как не скоро.
Кормушка откинулась, и в проеме показался раздатчик из осужденных на короткий срок.
— Кому харчо? — насмешливо крикнул в камеру.
Поворов был первым. За ним кто как успел. Молодые, шустрые впереди, а постарше, те, кто понимал, что торопиться уже некуда — задержанный спит, а срок идет, — охотно уступали им очередь, теснились в конце.
Кузин, направляясь к кормушке, задумался и столкнулся с Сойкиным, который только что отошел от кормушки с полной миской баланды.
Сойкин потерял равновесие и больше из-за вредности, чем на самом деле, вылил баланду на пол.
— Ну, ты, миллионер долбаный! Глаза на затылке?
— Извини, я не нарочно!
— За нечаянно бьют отчаянно, знаешь? — рявкнул, распаляясь, Сойкин.
— Я тебе отдам свою порцию! — стушевался Кузин.
— Конечно, отдашь! — торжествовал Сойкин. — Еще возьмешь тряпку и вытрешь пол. Кстати, ты сегодня дежурный! Не забыл?
— Помню!
Кузин забрал свою порцию баланды и отдал ее Сойкину, а сам пошел за тряпкой.
Сойкин с наслаждением глядел, как Кузин подтирал пол, а затем демонстративно, на его глазах вылил баланду в унитаз и бросил миски в раковину.
— Дерьмо сбрасывают в глотку унитаза, а не в собственную!
Григорьев угрожающе осадил его.
— Они у вас очень похожи, мог вылить и в свою!
Сойкин злобно зыркнул на Григорьева, но не посмел лезть на него и пошел к шкафу с провизией, обедать сухим пайком.
Кузин прополоскал тряпку, выжал ее в унитаз, вымыл руки, бросил брезгливо тряпку в угол камеры и тоже пошел к шкафу, брать из «дачки» продукты, заметив по пути Григорьеву:
— Придется мне обедать по-человечески! В зоне, надеюсь, успею привыкнуть.
Раздатчик рявкнул в камеру:
— А где десятый?
Все посмотрели на Кобрика.
Тот смутился, но, вспомнив наставления Григорьева, взял свою миску и подошел к кормушке.
— Меня уже кормили внизу! — напомнил он.
Раздатчику это было до лампочки.
— Меня это не колышет! — нагло заявил он Кобрику. — У меня разнарядка на десять человек. Что, по-твоему, я должен твою порцию сам есть? Мне эта баланда и даром не нужна.
Григорьев выручил Кобрика.
— Сергей Сергеевич! — позвал он Кузина. — Можете начать привыкание с сегодняшнего дня! Кобрик уступает вам свою порцию.
Кузин не очень обрадовался такой «милости», но, делать нечего, пришлось ему хлебать баланду, которая была не так уж и несъедобна.
8
В милиции у Хрусталева первым делом отобрали деньги.
А в заднем кармане брюк обнаружили пакетик героина, которого там отродясь не было.
— Кто не знает Павла Хрусталева! — насмешливо заметил полковник. — Торговец наркотиками, сутенер. Известный мерзавец и проходимец.
Хрусталев равнодушно ответил:
— Мало ли что вы мне туда положите? Завтра подбросите бомбу, так объявите террористом? В протокол можете заносить все, что вашей душе угодно. Подписывать не буду.
— А нам твоя подпись и не нужна! — равнодушно ответил полковник. — Если только для музея криминалистики. Но ты на него не тянешь. Масштаб не тот. Мелкота ты, Хрусталев.
— Кто крутой, а кто нет, это не вам, ментам, судить. Чем хуже вы обо мне думаете, тем лучше я выгляжу в собственных глазах. А ваши похвалы мне западаю. И ты, полковник, напрасно на меня бочку катишь. Суду требуется нечто большее, чем твои домыслы и подброшенные улики.
— Но для временного задержания этого вполне достаточно. Упрячем тебя за решетку, в Бутырку, чтобы не сбежал, а там, не спеша, не торопясь — время у нас терпит, не подгоняет — достанем все необходимые для суда улики.
Хрусталев стал буянить:
— Адвоката требую! Раз статью мне шьете, обязаны…
Полковник смотрел на него насмешливо.
— Тебе все обязаны! А ты кому-нибудь обязан? Что ты хорошего сделал хоть одному человеку? Вспомни!
— На понт не бери, начальник. Только суд может определить мою виновность. А до тех пор я — свободный человек.
— Свободен, наконец — свободен! — намекая, сказал полковник.
— Намекаешь, что меня могут убить, как того негра в Америке? Кому я нужен? Я на чужую территорию на захожу…
— Зашел!
Хрусталев удивленно посмотрел на полковника.
— Удивил! Неужто ты чей-то человек? Круто работают.
— Я — человек государственный! — осадил его полковник. — И ты на государственную территорию залез…
В кабинет без доклада зашел какой-то парень в штатском и шепнул на ухо полковнику пару слов.
Так же спокойно, не обращая ни малейшего внимания на Хрусталева, он покинул кабинет.
Хрусталев лихорадочно размышлял, что за государственные интересы он ненароком задел? И не мог сообразить.
— Не темни, начальник!
— Этот пакет с героином может случайно сгореть!
— А баба с куриными яйцами забрать назад свое заявление… — насмешливо добавил Хрусталев.
— И свидетель-пенсионер забудет, как ты пытался всучить фальшивые доллары.
